Брюс перевел взгляд на дорогу.
— Я так не думаю.
— Почему?
Подобных вопросов тоже не нужно задавать, если боишься услышать ответ.
— Потому что мы… как бы это сказать… — Брюс помедлил, подбирая слова. — Ненавижу патетику, но… не могу отделаться от ощущения, что мы… созданы друг для друга.
На последних словах Брюс снова оторвался от дороги — благо транспорта было немного — и вновь посмотрел, вернее, заглянул в лицо Джини, спеша уловить тончайшие оттенки эмоций.
Она не успела ни отвернуться, ни даже опустить глаза, поэтому с ужасом осознавала, что в эту острую минуту оказалась беззащитной перед Брюсом — тот увидел в ее взгляде неприкрытое смятение.
Мы созданы друг для друга…
Никогда и ни от кого не слышала Джини ничего подобного! Неудивительно, что ее охватило волнение. Даже голова закружилась, и она порадовалась, что в эту минуту не сидит за рулем.
Если бы Энди, которому она посвятила столько лет — почти всю свою взрослую жизнь, — хотя бы раз сказал такое: мы созданы друг для друга!
А ведь что касается Джини, то она практически была в этом уверена… вплоть до нынешнего дня. Лишь встретив Брюса, по-настоящему испытала сомнения — впервые за всю историю любви к Энди. Потому что внушения психотерапевта Глории Берроуз сейчас уже кажутся только бледной копией попытки заставить Джини взглянуть на вещи здраво.
Брюс оказался действеннее любого психотерапевта…
И все же Джини попыталась сгладить впечатление, которое считала невыгодным для себя.
— Прямо так, с места в карьер? — Она повела бровью, изо всех сил изображая беззаботность, которой не было и в помине. Уж слишком живыми и трепетными были ее ощущения. — Стоит ли гнать лошадей? И потом лично я ничего особенного не чувствую.
Ложь! Ложь! У Джини даже уши покраснели от собственного вранья. Она опустила глаза и притихла, с ужасом ожидая разоблачения.
Однако Брюс повел себя странно. В его взгляде промелькнуло непонятное выражение, он стиснул зубы и отвернулся. Затем медленно вздохнул, словно заставляя себя успокоиться. После этого в течение нескольких минут, ничего не говоря, вел автомобиль.
Молчание тянулось так долго, что Джини успела справиться со смущением и сама взглянула на Брюса.
Заметив это краем глаза, он отрывисто произнес:
— Надеюсь, вы не рассматриваете мои слова как проявление… чего-то наподобие мужского шовинизма?
Джини разинула рот. Шовинизм? Ничего себе… Неожиданный поворот… Что бы это значило?
В первую очередь то, дорогуша, что ты ничего не знаешь о сидящем рядом человеке, сказал ей внутренний голос. В свете чего мое недавнее предположение о серийном убийце с садовым секатором вовсе не кажется мне недостойным серьезного рассмотрения. Так что, золотце, задумайся о том, в каком мире мы живем и куда он катится.
Джини едва заметно поморщилась. Тьфу ты! И придет же такое в голову… Внук миссис Киттен — серийный убийца? Глупее этого ничего невозможно придумать.
Спеша избавиться от назойливого, моловшего всякую чушь голоска, Джини на секунду зажмурилась и пробормотала:
— Я… нет, не рассматриваю. Честно говоря, не понимаю, при чем здесь шовинизм.
— Мужской, — уточнил Брюс.
Она пожала плечами.
— Да хоть какой, все равно не понимаю.
Показалось ей или он вздохнул с облегчением?
— Хорошо, если так… Значит, будем считать, что все в порядке. С остальным как-нибудь справимся.
— Это вы о чем?
Немного помолчав, Брюс негромко произнес:
— Ваше нежелание признать очевидную истину.
Ей не нужно было объяснять, что он подразумевает, но она все же обронила:
— Какую?
— Что мы… э-э-э… совпадаем по всем параметрам.
Все-таки странно он подбирает слова, подумала Джини. Хотя по сути верно.
Однако произнесла она совсем другое:
— Это ваше личное мнение. Я рассуждаю иначе.
Брюс бросил на нее взгляд.
— В самом деле? Интересно как?
Подобного вопроса Джини не ожидала, поэтому оказалась застигнута врасплох.
Ну-ну, посмотрим, как ты выкрутишься! — хихикнули в ее мозгу.
Она и сама не знала, почему в ней взыграл дух противоречия, откуда вдруг возникло желание возражать, ведь Брюс притягивал ее сверх всякой меры. И все-таки признаваться в этом не хотелось. Возможно, едва ли не впервые в жизни Джини поддалась желанию пококетничать.
Не являлось ли это признаком того, что она наконец-то начала чувствовать себя женщиной?
— Ну… э-э-э…
Издав эти глубокомысленные звуки, Джини умолкла. Ни единого аргумента за последнюю минуту у нее не появилось, да и глупо было спорить, выражаясь словами Брюса, с «очевидной истиной».
— Что? — прищурился он. — Нечего сказать?
Джини отвела взгляд.
— Да знаю я, к чему вы клоните…
— Но?
— Но, по-моему, не стоит преувеличивать. Мы просто побеседовали немного, только и всего.
— Только и всего?!
Брюс произнес это таким тоном — мол, только мне этого не рассказывай, пожалуйста! — что Джини даже слегка покраснела.
— Не знаю, возможно, вам что-то показалось… — пробормотала она, отводя взгляд.
Брюс слегка поморщился.
— Брось, я же не чурбан, кое-что чувствую.
Вот оно! — промчалось в мозгу Джини. Начинается! Сейчас он уложит меня на обе лопатки… То есть нет! Почему уложит? Я так сразу и не дамся… Вернее, вообще не дамся… В том смысле, что… Ох, что за чушь лезет сегодня в голову?!
— В самом деле? — по-прежнему не глядя на него пробормотала она.
— Разумеется! — Он даже слегка стукнул ладонью по рулю. — Когда я прикоснулся к тебе, ты затрепетала. Это было… это было… восхитительно! — У него вырвался восторженный вздох, голос задрожал от волнения, как у человека, который говорит совершенно искренне.